Открывая окно в мир - не забудь сетку от паразитов.
Семен Захарович Петренко был средним человеком. Он жил как все, думал как все, верил в то, во что верили все. В коммунизм, социализм и, конечно, в бога. И, конечно, не открыто. Пожалуй, он верил даже не в бога, он знал, что там, кто-то есть и этого ему было достаточно. Кто-то большой и сильный, который все знает, все понимает, кто в трудную минуту поддержит, а за нелицеприятные поступки накажет.
читать дальше
Впрочем, каждому человеку надо во что-то верить, в бога, партию, человечество, или, если нет других идеалов - в себя. Но в бога проще. Тут и думать не надо. Все, что надо уже придумано и разжевано, осталось положить в рот и проглотить. Однако, Семен Захарович глотал далеко не все: что-то боялся, что-то не понимал, что-то не хотел понимать. Да это и не важно, главное - он верил.
Хотя была в нем черта, выделяющая его из всеобщей серости - он любил приключения. Но на что-нибудь решиться в реальности у него не хватало духу, поэтому он путешествовал и сражался в мечтах. Брал роман Дюма, Лондона, Берроуза или Беляева и уносился в захватывающий мир опасностей, доблести, благородства и романтики.
Он мечтал о судьбе Джона Картера - умереть и воплотиться в теле могучего воина на другой планете или в другом времени, но в глубине души понимал, что все это лишь фантазии.
И вот однажды произошло событие, предоставившее ему возможность проверить теории о жизни после смерти - он закончил свое бренное существование. Умер он, в силу привычки, как все, не то от воспаления легких, не то от инфаркта, не то от запущенного насморка. Ему не было больно, только в какой-то момент он почувствовал необычайную легкость и воспарил над своим телом. Окинув его, безвольно распростертое на кровати, критическим взглядом, он заметил и внушительное брюшко, и обширную лысину, и неприятный угреватый нос, в общем, все то, что он старался не замечать всю свою жизнь.
Грустно усмехнулся и без сожаления полетел вперед в неизведанное. Неизведанное звало его, заставляя вспомнить самые смелые мечты и желания. Он представил себя с оружием в руках посреди непроходимых джунглей, и рванулся навстречу судьбе в предвкушении перемен.
Вознесшись над городом, он помчался вслед заходящему солнцу. Почему? Он и сам этого не знал. Он чувствовал, что его место там, и он стремился занять положенное ему место.
Знакомые места сменились незнакомыми пейзажами, города, чередуясь с реками и полями, уносились за спину, пока не исчезли совсем. Замечтавшись, он не заметил, как Земля превратилась в небольшое голубое пятно и, продолжая стремительно уменьшаться, сгинула в глубинах космоса, за Землей исчезло Солнце, остался лишь колючий блеск звезд, но и звезды вскоре растворились во мраке. Не осталось ничего, кроме тьмы. Всеобъемлющей, безразличной и зовущей.
Петренко охотно откликнулся на ее зов. Через некоторое время во тьме родилась точка, и Семен Захарович повернул к ней.
По мере приближения точка росла в размерах, ослепляя нестерпимым белым светом. Петренко попытался развернуться, но не смог, упрямая сила влекла его вперед в оскаленную пасть тоннеля, источающего ослепительный свет. Со временем свет потускнел, а тоннель превратился в огромную лестницу, увенчанную золотыми воротами. Возле ворот парил бородатый старец.
Петренко приблизился и нерешительно повис возле старца, ожидая, когда тот все же соблаговолит уделить ему немного своего драгоценного времени. Наконец он был удостоен взгляда, в котором, казалось, застыла вся мудрость веков.
- Петренко! Явился наконец-то, - молвил он.
- А вы что, меня ждали? - изумился инженер.
- Конечно, для того и стою тут. Тебя поджидаю. Ну что ж, будем решать, пускать тебя в Рай, али нет, - задумчиво протянул апостол.
Петренко виновато потупил голову. Подсознательно он чувствовал, что ни в чем не виноват, но тяжелый взгляд старца заставлял думать обратное.
- Ты грешен, - вымолвил апостол тоном, не предвещающим ничего хорошего.
- В чем моя вина? - стрельнув глазами на лицо старца, Петренко опять потупился.
- Ты еще спрашиваешь?! Ты грешил ежедневно и не каялся, ты не привил любви к Богу детям своим, ты поддерживал государственный строй этого Антихриста, взрывающего церкви! - разгневался апостол.
- Впрочем, ладно, проходи. Остальные и того хуже, - с печальным вздохом молвил старец, отходя от внезапной вспышки гнева.
Ворота медленно растворились перед инженером, а затем беззвучно сомкнулись за его спиной. Петренко замер, обводя восторженным взором раскинувшийся пред ним пейзаж. Он очутился в Раю. Изумрудная трава слегка волновалась на ветру, рощицы манили тенью и прохладой, весело журчали ручейки, пробивая себе дорогу средь извилистых древесных корней, мерно щипали травку антилопы и лани, в кронах деревьев звонко перекликались пичуги. И везде были люди. Они молчали или говорили, сидели, стояли или лежали, по одному, по двое, группами.
Петернко обрадовался, оценив количество потенциальных собеседников, после мрачных слов апостола он думал, что будет, чуть ли не одинок.
- Послушайте, товарищ, могу ли я задать Вам пару вопросов? - не откладывая дела в долгий ящик, обратился он к сидящему поодаль мужчине.
- А ты кто таков будешь? Откель попал сюды? - с подозрением спросил тот.
- Захар Семенович Петренко, инженер-автодорожник, умер в 1980 году от рождества Христова, - выложил на одном дыхании Петренко.
- Адам родил Каина, Каин родил Еноха, у Еноха родился Ирад, Ирад родил Мехиаеля, Мехиаель родил...кого? - неожиданно спросил незнакомец, прервав свое бормотание.
- Э...а это имеет какое-то значение? Видите ли, я тут недавно и не успел освоиться с местными традициями, - извинился Захар Семенович.
- Ты не знаешь Библии! - презрительно бросил его собеседник и отвернулся.
- Забей на него, - раздался за спиной у инженера голос.
- Что? - переспросил он, разглядывая волосатого типа, чем-то напоминающего наркомана.
- Забей на него! Это чудо сорок лет умерщвляло в пустыне плоть и в Библию въезжало. Только на фига? Он и так в эту дыру попал бы. Торчит тут, пень старый, сто к одному, что Библию долдонит, больше-то не знает ничего, лопух, - при этих словах аскет гордо вскинул голову и повернулся к собеседникам спиной, выражая тем самым свое пренебрежение их мнением.
- А сам ты кто? - не выдержал Петренко.
- Дед Пихто. Че пристал? У тя косячка не будет? - с надеждой спросил тип.
- Нет, а надо? - поразился инженер.
- Ага. Да просек я, что нет у тя ниче, - хмуро бросил тип и побрел прочь.
"Что ж, наркоман и аскет - неплохое начало, если это основные представители местного общества, то Рай веселенькое место" - загрустил Захар Семенович. Но, заняться было нечем, и он решил побродить по Райским кущам - посмотреть достопримечательности, разузнать порядки и присмотреться к обитателям.
Бродил он долго. Может быть год, или десять, или столетие. Время узнать было невозможно. Солнце висело на небе как приклеенное, ветер дул всегда в одном направлении, а животные бродили кругами как заводные. Радовали только ангелочки, они сновали везде, исполняя роль справочной.
Чем больше проходило времени, тем мрачнее становился Петренко. Давным-давно он отринул мысли о приключениях и романтике и теперь отчаянно скучал. Поговорить по душам было не с кем. Основу населения Рая составляло черное монашество, аскеты-отшельники, убогие духом (сумасшедшие, наркоманы, дауны), убогие телом (дистрофики и уроды), послушные рабы, покаявшиеся преступники и христиане всех конфессий, что, впрочем, вызывало постоянные ссоры между ними. Они чуть ли не до драки спорили, доказывая свое право находится в Раю, и оспаривая правомерность пребывания в Раю членов других конфессий, отказываясь признавать ничтожность различий в вере. К тому же за последнее столетие в Рай попало так мало умерших, что найти современника в огромной толпе, скопившейся за века, было просто невозможно, а доказывать какому-нибудь византийцу, что Земля круглая и прочие прописные истины было бесполезно. Так что единственной темой для разговоров была Библия, но она интересовала Захара Петровича все меньше и меньше, пока стала, чуть ли не противна.
Как-то ему пришла в голову идея заполнить пробелы в своем образовании, разобраться, как следует в физике, биологии, математике и прочих науках, или, на худой конец, почитать любимых авторов, но из книг ему дали только Библию, мотивировав это тем, что литература и наука мираж и происки дьявола, и единственная книга, которую можно и нужно читать - это Святое Писание.
Другими словами: Захару Семеновичу Рай не понравился. Хотя, это еще мягко сказано. Он приходил в ужас при мысли, что придется тут провести вечность. Иного он ждал от Рая. Ему казалось, что в Раю исполнятся все его мечты, он будет абсолютно свободен и счастлив, но оказалось, что тут железная дисциплина, сравнимая разве что с армейской или тюремной.
Неожиданно в сером инженере пробудился бунтарский дух. Он почувствовал, что приемлема любая альтернатива, даже Ад, с кипящей смолой и пытками - там хоть какое-то разнообразие!
В общем, Петренко занялся разработкой плана побега из Рая. В конце-то концов, Адаму-то удалось вырваться! И вскоре простой, безрассудный, а потому эффективный, план был готов. А так как ждать было нечего, то он сразу решил привести его в исполнение. Остановив пролетавшего мимо ангелочка, Захар Семенович поинтересовался, где расположен сад Едемский, в котором Адам был создан и проживал до своего изгнания.
Ангелочек, не почуяв подвоха (слыханное ли дело, бежать из Рая?!) повел его к саду Едемскому, охраняемому херувимом с огненным мечем. Едва приблизившись к саду, Петренко заприметил дерево познания добра и зла, отличавшиеся от остальных яблонь высотой и огромными яблоками, отливающими золотом. Дальше все решала быстрота и точность.
Он, что было сил, метнулся мимо херувима к дереву, каждое мгновение ожидая удара мечем или властного голоса свыше, но на деле все оказалось проще, чем он ожидал. Привыкший к безделью херувим не сразу осознал драматизм ситуации, ведь за тысячи лет никто не посмел нарушить Божьего повеления о том, чтобы никто не смел входить в сад Едемский, а когда понял, было уже поздно. Сам же Бог вообще никак не показал своего присутствия, что наталкивало на богохульные сомнения в его существовании.
План сработал! Семен Захарович достиг заветного дерева и впился в самое большое яблоко, заливая грудь жгучим соком. Никакой реакции. Рай оставался Раем, а яблоко яблоком, и ничего нового инженер не узнал. Краем глаза, уловив движение херувима за спиной, вовсе не собиравшегося пускать в ход меч, а, очевидно, собиравшегося выпроводить прочь из сада нарушителя, пока тот еще чего не натворил, Петренко решился на последние средство. Он зажмурился и обратился к самым дальним закоулкам своего подсознания, где хранились все его сомнения в христианской религии, все вопросы без ответов и алогизмы, встреченные в Библии и старательно оставленные без внимания.
Сейчас же он выгреб все это и, зажмурившись, выбросил потоком слов, старательно перемежая их отборной бранью, которой за всю свою долгую жизнь он никогда не пользовался, но которую регулярно слышал из уст менее воздержанных коллег и соседей.
И опять ничего. Он повторил, используя приставки, суффиксы и падежи с этими ужасными словами, с удивлением замечая, как всего каких-то две буквы могут изменить значение слова. Не добившись результата, он начал снова, срываясь на крик, нещадно отсекая все лишнее, оставляя только брань, из которой он синтезировал многокоренные слова... и снова в отчаянии кричал, выбиваясь из сил.
Наконец, силы покинули его, гнев иссяк и он замолчал, ощущая в груди непривычную сосущую опустошенность. Он так и стоял под яблоней, не размыкая глаз и стараясь ни о чем не думать.
- Браво! Браво! - раздавшиеся одинокие аплодисменты отозвались в его ушах пушечной канонадой.
- Ты виртуозно ругаешься! Давненько я такого не слышал, право, жаль было оставлять такой талант этой бездарности Яхве.
Семен Захарович разлепил глаза и с изумленьем обнаружил себя в маленькой комнатке, стоящим перед огромным креслом, в котором вольготно расположился огненно-рыжий красавец. От неожиданности Петренко потерял дар речи и смог из себя выдавить только что-то нечленораздельное.
- Ну что же ты, Семен Захарович, ты же хотел меня увидеть, - улыбнулся рыжий.
- Ты... э... Вы - Сатана? - выдавил из себя Петренко.
- Можешь называть так, как тебе хочется. У меня тысячи имен, многие ты не сможешь не то что выговорить, но даже услышать. Впрочем, это неважно. У тебя есть вопросы поважнее. Спрашивай, - с ласковой улыбкой сказал Дьявол. Правда, у него улыбались только губы, глаза оставались безучастны и холодны как лед.
- Что со мной дальше будет? - промямлил Петренко.
- Все, что угодно, - великодушно отозвался Сатана.
- Все, что угодно... кому? Вам? - дрогнувшим голосом спросил Семен Захарович.
- Ну что ты! Тебе, конечно! - усмехнулся рыжий.
- То есть как? А как же вечные муки? - недоверчиво переспросил инженер, не в силах расстаться со старыми представлениями об Аде.
- Хм... ну, раз уж ты настаиваешь, - задумчиво протянул Люцифер.
- Нет-нет, что Вы! А если я захочу стать Конаном, Куллом или ихтиандром? - опомнился Петренко.
- Значит, будешь ими, пока не надоест, или пока не придумаешь что-нибудь поинтересней, - заверил его Сатана.
- Что же может быть интересней приключений? Таких приключений? -изумился Семен Захарович.
- Знания. Пытаться объять необъятное. Знать все обо всем, - на этот раз без улыбки молвил Люцифер.
- А что взамен за это все? Душу? Впрочем, бери... я согласен на любые условия, - печально вздохнул Петренко.
- Душу?! Мне??? - развеселился Мефистофель. - Это Яхве нужны души ничтожных людишек, тешащих его самолюбие. А мне людское поклонение ни к чему. Я могу помочь тому, кто ищет знания в запретных областях, но за это не требую платы. Мне нравится наблюдать за творческим поиском человека, свободного от ненужных условностей, догм и переживаний, хотя, это уже не человек, точнее НЕчеловек. Только учти, знания привязывают крепче наркотиков, пьянят сильнее вина, влекут больше чем женщины, от тяги к ним излечится не возможно, это - навсегда! - голос Белиала на протяжении монолога становился все громче, пока не перерос в подобие громовых раскатов, от которых сотрясалось само мирозданье. - Хочешь ли ты ощутить всю полноту тяги к Знанию, потребность знать все? Это действительно великая цель, достойная не человека, но Личности, - гром метался по маленькой комнатушке, заставляя Петренко трястись от страха, но когда потребовался ответ, он ощутил необъяснимое спокойствие и ответил твердо и уверенно: "Да!"
- Что ж, я предупреждал, - улыбнулся рыжий.
Неожиданно улыбка превратилась в свирепый оскал, который все расширялся, пока не исчез где-то на затылке, после чего кожа волной соскользнула вниз, обнажая сияющий белизной череп, глазницы которого, источали красное свечение. Захваченный метаморфозой, происходящей с головой, инженер не заметил, как из-под Дьявола исчезло кресло, а сам он сменил деловой костюм на черную рясу с ниспадающим до пола плащом. Взлетел рукав и вот костяная кисть сжимает угольно-черный посох увенчанный серебряным шаром. Легким взмахом посоха скелет заставил стены комнатушки исчезнуть в необъятной дали.
Две фигуры неподвижно застыли во Тьме. Взмах посоха вычертил над их головами сложную фигуру, которая, налившись огнем, превратилась в горящую октограмму, испещренную рунами давно забытого языка. Мертвые слова неведомого языка появлялись в голове Петренко и рвались из его уст наружу, вспарывая глубины астрала.
- Coraxo cahisa coremepe, od belahusa Lucada azodiazodore paebe Soba iisononu cahisa uirequo ope copehanu od racalire maasi bajile caosagi; das yalaponu dosiji od basajime; od ox ex dazodisa siatarisa od salaberoxa cynuxire faboanu. Vaunala cahisa conusata das daox cocasa ol Oanio yore vohima ol jizod-yazoda od eoresa cocasaji pelosi molui das pajeipe, laraji same darolanu matorebe cocasaji emena. El pataralaxa yolaci matabe nomiji mononusa olara jinayo anujelareda. Ohyo! ohyo! noibe Ohyo! caosagonu! Bajile madarida i zodirope cahiso darisapa! NIISO! capire ipe nidali!
С каждым словом огонь октограммы темнел, наливаясь изнутри тьмой, наконец, вся она запылала черным пламенем Знания. Семен Захарович чувствовал, что с каждым словом внутри него рушатся барьеры и устои, все то, что в него вдалбливали с детства как прописную истину, на самом деле, только сдерживало его развитие, как Личности. То, что было хорошо два тысячелетия назад, сейчас превратилось в стену, мешающую дальнейшей эволюции человека.
- Ilasa micalosoda olapireta ialpereji beliore: das odo Busadire Oiad ouoaresa: casaremeji Laiada eranu berinutasa cafafame das ivemeda aqoso adoho Moz, od maoffasa. Bolape como belioreta pamebeta. Zodacare od Zodameranu! Odo cicale Qaa! Zodoreje, lape zodiredo Noco Mada, hoathahe Saitan!
С последней строчкой октограмма завращалась, слившись в огненное колесо. Пламя, отделившись от нее, сплелось в огромный шар, охвативший инженера. Миг и завеса спала. Петренко вновь оказался в маленькой комнате, лицом к лицу с Сатаной.
- И это все? А где же знания? - разочаровано спросил он.
- Неужели ты думал, что я вложу в тебя мудрость веков? Знания ты будешь добывать сам. Ставить опыты, проводить исследования, изобретать новые приборы, но это позже, а пока тебе надо освоить азы, то, до чего уже дошло человечество. Тебе придется попотеть, очищая зерна от плевел, но тут я тебе помог - ты теперь будешь интуитивно чувствовать где правда, а где вымысел, но не более того. Смотри!
На этот раз без всяких эффектов они перенеслись в огромное помещение, заполненное книгами. Стеллажи тянулись вверх, вниз и в стороны, уходя за пределы видимости.
- Читай. Захочешь отвлечься - можешь выбирать любое развлечение, какое только сможешь себе представить, теперь все в твоей власти, но не думаю, что ты будешь этим злоупотреблять, ведь впереди еще столько непознанного, - усмехнулся Люцифер.
- А я думал, что в Аду мучаются, - задумчиво протянул Петренко, скользя взглядом по древним фолиантам.
- Конечно, мучаются! Но то, что представляют себе смертные, слишком ничтожно. Огонь, холод, пытки... любые муки плоти - ничто по сравнению с муками разума! С каждой прочитанной книгой перед тобой будут открываться новые горизонты, и ты будешь чувствовать, что знаешь все меньше, это ли не мучение...
Слова потонули в громоподобных раскатах хохота и Сатана исчез, а Петренко тяжело вздохнул, сотворил себе диван, и, выхватив со стеллажа том с трудами Дарвина, погрузился в чтение.
Волгоград 2000
warrax.net/46_47/blackfire.html
читать дальше
Впрочем, каждому человеку надо во что-то верить, в бога, партию, человечество, или, если нет других идеалов - в себя. Но в бога проще. Тут и думать не надо. Все, что надо уже придумано и разжевано, осталось положить в рот и проглотить. Однако, Семен Захарович глотал далеко не все: что-то боялся, что-то не понимал, что-то не хотел понимать. Да это и не важно, главное - он верил.
Хотя была в нем черта, выделяющая его из всеобщей серости - он любил приключения. Но на что-нибудь решиться в реальности у него не хватало духу, поэтому он путешествовал и сражался в мечтах. Брал роман Дюма, Лондона, Берроуза или Беляева и уносился в захватывающий мир опасностей, доблести, благородства и романтики.
Он мечтал о судьбе Джона Картера - умереть и воплотиться в теле могучего воина на другой планете или в другом времени, но в глубине души понимал, что все это лишь фантазии.
И вот однажды произошло событие, предоставившее ему возможность проверить теории о жизни после смерти - он закончил свое бренное существование. Умер он, в силу привычки, как все, не то от воспаления легких, не то от инфаркта, не то от запущенного насморка. Ему не было больно, только в какой-то момент он почувствовал необычайную легкость и воспарил над своим телом. Окинув его, безвольно распростертое на кровати, критическим взглядом, он заметил и внушительное брюшко, и обширную лысину, и неприятный угреватый нос, в общем, все то, что он старался не замечать всю свою жизнь.
Грустно усмехнулся и без сожаления полетел вперед в неизведанное. Неизведанное звало его, заставляя вспомнить самые смелые мечты и желания. Он представил себя с оружием в руках посреди непроходимых джунглей, и рванулся навстречу судьбе в предвкушении перемен.
Вознесшись над городом, он помчался вслед заходящему солнцу. Почему? Он и сам этого не знал. Он чувствовал, что его место там, и он стремился занять положенное ему место.
Знакомые места сменились незнакомыми пейзажами, города, чередуясь с реками и полями, уносились за спину, пока не исчезли совсем. Замечтавшись, он не заметил, как Земля превратилась в небольшое голубое пятно и, продолжая стремительно уменьшаться, сгинула в глубинах космоса, за Землей исчезло Солнце, остался лишь колючий блеск звезд, но и звезды вскоре растворились во мраке. Не осталось ничего, кроме тьмы. Всеобъемлющей, безразличной и зовущей.
Петренко охотно откликнулся на ее зов. Через некоторое время во тьме родилась точка, и Семен Захарович повернул к ней.
По мере приближения точка росла в размерах, ослепляя нестерпимым белым светом. Петренко попытался развернуться, но не смог, упрямая сила влекла его вперед в оскаленную пасть тоннеля, источающего ослепительный свет. Со временем свет потускнел, а тоннель превратился в огромную лестницу, увенчанную золотыми воротами. Возле ворот парил бородатый старец.
Петренко приблизился и нерешительно повис возле старца, ожидая, когда тот все же соблаговолит уделить ему немного своего драгоценного времени. Наконец он был удостоен взгляда, в котором, казалось, застыла вся мудрость веков.
- Петренко! Явился наконец-то, - молвил он.
- А вы что, меня ждали? - изумился инженер.
- Конечно, для того и стою тут. Тебя поджидаю. Ну что ж, будем решать, пускать тебя в Рай, али нет, - задумчиво протянул апостол.
Петренко виновато потупил голову. Подсознательно он чувствовал, что ни в чем не виноват, но тяжелый взгляд старца заставлял думать обратное.
- Ты грешен, - вымолвил апостол тоном, не предвещающим ничего хорошего.
- В чем моя вина? - стрельнув глазами на лицо старца, Петренко опять потупился.
- Ты еще спрашиваешь?! Ты грешил ежедневно и не каялся, ты не привил любви к Богу детям своим, ты поддерживал государственный строй этого Антихриста, взрывающего церкви! - разгневался апостол.
- Впрочем, ладно, проходи. Остальные и того хуже, - с печальным вздохом молвил старец, отходя от внезапной вспышки гнева.
Ворота медленно растворились перед инженером, а затем беззвучно сомкнулись за его спиной. Петренко замер, обводя восторженным взором раскинувшийся пред ним пейзаж. Он очутился в Раю. Изумрудная трава слегка волновалась на ветру, рощицы манили тенью и прохладой, весело журчали ручейки, пробивая себе дорогу средь извилистых древесных корней, мерно щипали травку антилопы и лани, в кронах деревьев звонко перекликались пичуги. И везде были люди. Они молчали или говорили, сидели, стояли или лежали, по одному, по двое, группами.
Петернко обрадовался, оценив количество потенциальных собеседников, после мрачных слов апостола он думал, что будет, чуть ли не одинок.
- Послушайте, товарищ, могу ли я задать Вам пару вопросов? - не откладывая дела в долгий ящик, обратился он к сидящему поодаль мужчине.
- А ты кто таков будешь? Откель попал сюды? - с подозрением спросил тот.
- Захар Семенович Петренко, инженер-автодорожник, умер в 1980 году от рождества Христова, - выложил на одном дыхании Петренко.
- Адам родил Каина, Каин родил Еноха, у Еноха родился Ирад, Ирад родил Мехиаеля, Мехиаель родил...кого? - неожиданно спросил незнакомец, прервав свое бормотание.
- Э...а это имеет какое-то значение? Видите ли, я тут недавно и не успел освоиться с местными традициями, - извинился Захар Семенович.
- Ты не знаешь Библии! - презрительно бросил его собеседник и отвернулся.
- Забей на него, - раздался за спиной у инженера голос.
- Что? - переспросил он, разглядывая волосатого типа, чем-то напоминающего наркомана.
- Забей на него! Это чудо сорок лет умерщвляло в пустыне плоть и в Библию въезжало. Только на фига? Он и так в эту дыру попал бы. Торчит тут, пень старый, сто к одному, что Библию долдонит, больше-то не знает ничего, лопух, - при этих словах аскет гордо вскинул голову и повернулся к собеседникам спиной, выражая тем самым свое пренебрежение их мнением.
- А сам ты кто? - не выдержал Петренко.
- Дед Пихто. Че пристал? У тя косячка не будет? - с надеждой спросил тип.
- Нет, а надо? - поразился инженер.
- Ага. Да просек я, что нет у тя ниче, - хмуро бросил тип и побрел прочь.
"Что ж, наркоман и аскет - неплохое начало, если это основные представители местного общества, то Рай веселенькое место" - загрустил Захар Семенович. Но, заняться было нечем, и он решил побродить по Райским кущам - посмотреть достопримечательности, разузнать порядки и присмотреться к обитателям.
Бродил он долго. Может быть год, или десять, или столетие. Время узнать было невозможно. Солнце висело на небе как приклеенное, ветер дул всегда в одном направлении, а животные бродили кругами как заводные. Радовали только ангелочки, они сновали везде, исполняя роль справочной.
Чем больше проходило времени, тем мрачнее становился Петренко. Давным-давно он отринул мысли о приключениях и романтике и теперь отчаянно скучал. Поговорить по душам было не с кем. Основу населения Рая составляло черное монашество, аскеты-отшельники, убогие духом (сумасшедшие, наркоманы, дауны), убогие телом (дистрофики и уроды), послушные рабы, покаявшиеся преступники и христиане всех конфессий, что, впрочем, вызывало постоянные ссоры между ними. Они чуть ли не до драки спорили, доказывая свое право находится в Раю, и оспаривая правомерность пребывания в Раю членов других конфессий, отказываясь признавать ничтожность различий в вере. К тому же за последнее столетие в Рай попало так мало умерших, что найти современника в огромной толпе, скопившейся за века, было просто невозможно, а доказывать какому-нибудь византийцу, что Земля круглая и прочие прописные истины было бесполезно. Так что единственной темой для разговоров была Библия, но она интересовала Захара Петровича все меньше и меньше, пока стала, чуть ли не противна.
Как-то ему пришла в голову идея заполнить пробелы в своем образовании, разобраться, как следует в физике, биологии, математике и прочих науках, или, на худой конец, почитать любимых авторов, но из книг ему дали только Библию, мотивировав это тем, что литература и наука мираж и происки дьявола, и единственная книга, которую можно и нужно читать - это Святое Писание.
Другими словами: Захару Семеновичу Рай не понравился. Хотя, это еще мягко сказано. Он приходил в ужас при мысли, что придется тут провести вечность. Иного он ждал от Рая. Ему казалось, что в Раю исполнятся все его мечты, он будет абсолютно свободен и счастлив, но оказалось, что тут железная дисциплина, сравнимая разве что с армейской или тюремной.
Неожиданно в сером инженере пробудился бунтарский дух. Он почувствовал, что приемлема любая альтернатива, даже Ад, с кипящей смолой и пытками - там хоть какое-то разнообразие!
В общем, Петренко занялся разработкой плана побега из Рая. В конце-то концов, Адаму-то удалось вырваться! И вскоре простой, безрассудный, а потому эффективный, план был готов. А так как ждать было нечего, то он сразу решил привести его в исполнение. Остановив пролетавшего мимо ангелочка, Захар Семенович поинтересовался, где расположен сад Едемский, в котором Адам был создан и проживал до своего изгнания.
Ангелочек, не почуяв подвоха (слыханное ли дело, бежать из Рая?!) повел его к саду Едемскому, охраняемому херувимом с огненным мечем. Едва приблизившись к саду, Петренко заприметил дерево познания добра и зла, отличавшиеся от остальных яблонь высотой и огромными яблоками, отливающими золотом. Дальше все решала быстрота и точность.
Он, что было сил, метнулся мимо херувима к дереву, каждое мгновение ожидая удара мечем или властного голоса свыше, но на деле все оказалось проще, чем он ожидал. Привыкший к безделью херувим не сразу осознал драматизм ситуации, ведь за тысячи лет никто не посмел нарушить Божьего повеления о том, чтобы никто не смел входить в сад Едемский, а когда понял, было уже поздно. Сам же Бог вообще никак не показал своего присутствия, что наталкивало на богохульные сомнения в его существовании.
План сработал! Семен Захарович достиг заветного дерева и впился в самое большое яблоко, заливая грудь жгучим соком. Никакой реакции. Рай оставался Раем, а яблоко яблоком, и ничего нового инженер не узнал. Краем глаза, уловив движение херувима за спиной, вовсе не собиравшегося пускать в ход меч, а, очевидно, собиравшегося выпроводить прочь из сада нарушителя, пока тот еще чего не натворил, Петренко решился на последние средство. Он зажмурился и обратился к самым дальним закоулкам своего подсознания, где хранились все его сомнения в христианской религии, все вопросы без ответов и алогизмы, встреченные в Библии и старательно оставленные без внимания.
Сейчас же он выгреб все это и, зажмурившись, выбросил потоком слов, старательно перемежая их отборной бранью, которой за всю свою долгую жизнь он никогда не пользовался, но которую регулярно слышал из уст менее воздержанных коллег и соседей.
И опять ничего. Он повторил, используя приставки, суффиксы и падежи с этими ужасными словами, с удивлением замечая, как всего каких-то две буквы могут изменить значение слова. Не добившись результата, он начал снова, срываясь на крик, нещадно отсекая все лишнее, оставляя только брань, из которой он синтезировал многокоренные слова... и снова в отчаянии кричал, выбиваясь из сил.
Наконец, силы покинули его, гнев иссяк и он замолчал, ощущая в груди непривычную сосущую опустошенность. Он так и стоял под яблоней, не размыкая глаз и стараясь ни о чем не думать.
- Браво! Браво! - раздавшиеся одинокие аплодисменты отозвались в его ушах пушечной канонадой.
- Ты виртуозно ругаешься! Давненько я такого не слышал, право, жаль было оставлять такой талант этой бездарности Яхве.
Семен Захарович разлепил глаза и с изумленьем обнаружил себя в маленькой комнатке, стоящим перед огромным креслом, в котором вольготно расположился огненно-рыжий красавец. От неожиданности Петренко потерял дар речи и смог из себя выдавить только что-то нечленораздельное.
- Ну что же ты, Семен Захарович, ты же хотел меня увидеть, - улыбнулся рыжий.
- Ты... э... Вы - Сатана? - выдавил из себя Петренко.
- Можешь называть так, как тебе хочется. У меня тысячи имен, многие ты не сможешь не то что выговорить, но даже услышать. Впрочем, это неважно. У тебя есть вопросы поважнее. Спрашивай, - с ласковой улыбкой сказал Дьявол. Правда, у него улыбались только губы, глаза оставались безучастны и холодны как лед.
- Что со мной дальше будет? - промямлил Петренко.
- Все, что угодно, - великодушно отозвался Сатана.
- Все, что угодно... кому? Вам? - дрогнувшим голосом спросил Семен Захарович.
- Ну что ты! Тебе, конечно! - усмехнулся рыжий.
- То есть как? А как же вечные муки? - недоверчиво переспросил инженер, не в силах расстаться со старыми представлениями об Аде.
- Хм... ну, раз уж ты настаиваешь, - задумчиво протянул Люцифер.
- Нет-нет, что Вы! А если я захочу стать Конаном, Куллом или ихтиандром? - опомнился Петренко.
- Значит, будешь ими, пока не надоест, или пока не придумаешь что-нибудь поинтересней, - заверил его Сатана.
- Что же может быть интересней приключений? Таких приключений? -изумился Семен Захарович.
- Знания. Пытаться объять необъятное. Знать все обо всем, - на этот раз без улыбки молвил Люцифер.
- А что взамен за это все? Душу? Впрочем, бери... я согласен на любые условия, - печально вздохнул Петренко.
- Душу?! Мне??? - развеселился Мефистофель. - Это Яхве нужны души ничтожных людишек, тешащих его самолюбие. А мне людское поклонение ни к чему. Я могу помочь тому, кто ищет знания в запретных областях, но за это не требую платы. Мне нравится наблюдать за творческим поиском человека, свободного от ненужных условностей, догм и переживаний, хотя, это уже не человек, точнее НЕчеловек. Только учти, знания привязывают крепче наркотиков, пьянят сильнее вина, влекут больше чем женщины, от тяги к ним излечится не возможно, это - навсегда! - голос Белиала на протяжении монолога становился все громче, пока не перерос в подобие громовых раскатов, от которых сотрясалось само мирозданье. - Хочешь ли ты ощутить всю полноту тяги к Знанию, потребность знать все? Это действительно великая цель, достойная не человека, но Личности, - гром метался по маленькой комнатушке, заставляя Петренко трястись от страха, но когда потребовался ответ, он ощутил необъяснимое спокойствие и ответил твердо и уверенно: "Да!"
- Что ж, я предупреждал, - улыбнулся рыжий.
Неожиданно улыбка превратилась в свирепый оскал, который все расширялся, пока не исчез где-то на затылке, после чего кожа волной соскользнула вниз, обнажая сияющий белизной череп, глазницы которого, источали красное свечение. Захваченный метаморфозой, происходящей с головой, инженер не заметил, как из-под Дьявола исчезло кресло, а сам он сменил деловой костюм на черную рясу с ниспадающим до пола плащом. Взлетел рукав и вот костяная кисть сжимает угольно-черный посох увенчанный серебряным шаром. Легким взмахом посоха скелет заставил стены комнатушки исчезнуть в необъятной дали.
Две фигуры неподвижно застыли во Тьме. Взмах посоха вычертил над их головами сложную фигуру, которая, налившись огнем, превратилась в горящую октограмму, испещренную рунами давно забытого языка. Мертвые слова неведомого языка появлялись в голове Петренко и рвались из его уст наружу, вспарывая глубины астрала.
- Coraxo cahisa coremepe, od belahusa Lucada azodiazodore paebe Soba iisononu cahisa uirequo ope copehanu od racalire maasi bajile caosagi; das yalaponu dosiji od basajime; od ox ex dazodisa siatarisa od salaberoxa cynuxire faboanu. Vaunala cahisa conusata das daox cocasa ol Oanio yore vohima ol jizod-yazoda od eoresa cocasaji pelosi molui das pajeipe, laraji same darolanu matorebe cocasaji emena. El pataralaxa yolaci matabe nomiji mononusa olara jinayo anujelareda. Ohyo! ohyo! noibe Ohyo! caosagonu! Bajile madarida i zodirope cahiso darisapa! NIISO! capire ipe nidali!
С каждым словом огонь октограммы темнел, наливаясь изнутри тьмой, наконец, вся она запылала черным пламенем Знания. Семен Захарович чувствовал, что с каждым словом внутри него рушатся барьеры и устои, все то, что в него вдалбливали с детства как прописную истину, на самом деле, только сдерживало его развитие, как Личности. То, что было хорошо два тысячелетия назад, сейчас превратилось в стену, мешающую дальнейшей эволюции человека.
- Ilasa micalosoda olapireta ialpereji beliore: das odo Busadire Oiad ouoaresa: casaremeji Laiada eranu berinutasa cafafame das ivemeda aqoso adoho Moz, od maoffasa. Bolape como belioreta pamebeta. Zodacare od Zodameranu! Odo cicale Qaa! Zodoreje, lape zodiredo Noco Mada, hoathahe Saitan!
С последней строчкой октограмма завращалась, слившись в огненное колесо. Пламя, отделившись от нее, сплелось в огромный шар, охвативший инженера. Миг и завеса спала. Петренко вновь оказался в маленькой комнате, лицом к лицу с Сатаной.
- И это все? А где же знания? - разочаровано спросил он.
- Неужели ты думал, что я вложу в тебя мудрость веков? Знания ты будешь добывать сам. Ставить опыты, проводить исследования, изобретать новые приборы, но это позже, а пока тебе надо освоить азы, то, до чего уже дошло человечество. Тебе придется попотеть, очищая зерна от плевел, но тут я тебе помог - ты теперь будешь интуитивно чувствовать где правда, а где вымысел, но не более того. Смотри!
На этот раз без всяких эффектов они перенеслись в огромное помещение, заполненное книгами. Стеллажи тянулись вверх, вниз и в стороны, уходя за пределы видимости.
- Читай. Захочешь отвлечься - можешь выбирать любое развлечение, какое только сможешь себе представить, теперь все в твоей власти, но не думаю, что ты будешь этим злоупотреблять, ведь впереди еще столько непознанного, - усмехнулся Люцифер.
- А я думал, что в Аду мучаются, - задумчиво протянул Петренко, скользя взглядом по древним фолиантам.
- Конечно, мучаются! Но то, что представляют себе смертные, слишком ничтожно. Огонь, холод, пытки... любые муки плоти - ничто по сравнению с муками разума! С каждой прочитанной книгой перед тобой будут открываться новые горизонты, и ты будешь чувствовать, что знаешь все меньше, это ли не мучение...
Слова потонули в громоподобных раскатах хохота и Сатана исчез, а Петренко тяжело вздохнул, сотворил себе диван, и, выхватив со стеллажа том с трудами Дарвина, погрузился в чтение.
Волгоград 2000
warrax.net/46_47/blackfire.html